Однажды в гостях я услышал выступление мужского хора из Загорска, записанное на пластинку. Высокий, глубокий голос сразу же наполнил все пространство, и атмосфера вдруг стала дивной и чарующей, будто смычком прошлись по самым сокровенным струнам души. Ощущение восторженной новизны еще долго не покидало меня. В 1976 году я решил навестить родного брата, который жил в христианской общине, где придерживались восточного обряда. Помню, как вновь испытал неописуемый восторг: своды, иконы, ладан – все это было неожиданно и на удивление органично. Спустя два года я сам стал членом этой общины с намерением принять монашество.

Готовясь к постригу, решил посетить греческий монастырь святителя Николая Чудотворца. Там я увидел православное богослужение во всей его полноте. Правда, сейчас понимаю, братья пели, как могли, зато все убранство было подобающим. Несмотря на мое искреннее восхищение, монахи отнеслись ко мне настороженно. Что и говорить, всему – свое время. Сейчас мне ясно, что уже в тот момент моя душа была готова принять Православие. Но произошло это значительно позже. Я стал активно участвовать в жизни общины, воодушевление ее членов передалось и мне.

Тогда католическая церковь придерживалась решений 2-го собора Ватикана: это был своего рода эксперимент – реформировали литургию, стараясь насколько возможно ее упростить. Помню, как меня охватила настоящая жажда богослужения. С головой ушел в чтение богословских трактатов, прослушивание песнопений, интересовался, как правильно служить, не расставался с церковным уставом-типиконом.

Тогда милостью Божией я оказался в католическом бенедиктинском монастыре восточного обряда в Шеветони. Снова пел хор, это было почти как на той пластинке из детства. Нахлынули знакомые эмоции. Именно в этом монастыре открылась вся красота богослужения, здесь были мои первые учителя, до сих пор помню, как степенно, самозабвенно служил отец Даниил. Он передал мне любовь к богослужению, стал наставником на многие годы, а главное, поддержал меня в намерении принять православие, сказав, что если бы сам был моложе, то поступил бы так.

В Католической Церкви я прошел через все стадии подготовки в качестве послушника, изучал философию, богословие в богословском институте св. Сергия в Париже Здесь укоренился в правильности решения посвятить себя монашеской жизни, как раз и настоятель христианской общины принял монашество. В 1980 году на праздник Преображения Господня принял постриг в монастыре пресвятой Богородицы в г. Ляграс – духовном центре общины. Затем по благословению был направлен на Святую землю – в Иерусалим, в монастырь Иоанна Крестителя в Пустыни.

В 1990 году стало сильно ощущаться давление Ватикана в стремлении все унифицировать, свести к общему знаменателю, знаете, такая претензия на вселенскую юрисдикцию и безошибочность. Стал меняться и устав монастыря, приводиться в соответствие с новыми, сомнительными, на взгляд многих, стандартами. Я стал вести себя как диссидент, не хотел мириться, все внутри протестовало. И при этом ощущал в своем сердце огромную пустоту.

Так получилось, что после службы в нашем монастыре решил пойти на православную службу, стоял там на греческих и русских богослужениях как завороженный и ощущал себя как рыба в воде. Было очень красиво, меня пленило молитвенное настроение. Я стал понемногу замечать в себе движение благодати каждый раз, когда соприкасался с Православием. Я ощущал внутреннюю радость, желание жить тайной этой веры. Это было именно то, что искал, к чему стремилось мое естество.

Именно там я отчетливо понял, что богослужения наполнены особой символикой, и это восприятие наиболее явственнее было на ночном богослужении у Гроба Господня. Я вновь обрел радость молитвы, стал выходить из религиозного вакуума, нашел опору. В 1992-м познакомился с иеромонахом Иеронимом, который прибыл с Афона.

Знаковой стала встреча перед Пасхой с архиепископом Чебоксарским и Чувашским Варнавой в 1993 году. С владыкой мы обсуждали мой переход в православие. «Ты уже православный, – говорил он, – дело лишь за формальностями». Стало ясно, что уже больше не могу сидеть на двух стульях, да и перед братьями неудобно. Когда я внутренне почувствовал, что должен сделать в своей жизни решительный шаг, осенью 1993 года обратился к самому греческому патриарху Диодору (мы были знакомы с его секретарем Тимофеем, он помог устроить встречу).

Так в 1994 году впервые приехал в Россию.

В Москве оказался в храме, настоятелем которого был отец Георгий Кочетков. Он использовал в богослужении русский язык. Это меня сразу покоробило, я опять увидел то, от чего убежал из Иерусалима. По моему убеждению, это тот путь, когда богослужение может потерять не только свой вкус, но и сущность. Надо понимать, что богослужение – это не только то, что мы видим, есть каноны, тропари, они вводят нас в состояние покаяния, открывают ум. Посмотрите, какие глубокие тексты у Иоанна Дамаскина. А Октоих – книга, содержащая молитвословия для богослужения! Православие открылось мне в символах и песнопениях литургии.

Благодарен своим знакомым, которые пригласили меня в Пыжи, в храм Святителя Николая к отцу Александру. Побывал на богослужении и еще раз осознал – это то, к чему тянулась душа. Я начал глубже понимать ценность мистического богословия христианского Востока.

Первая моя служба в качестве православного клирика состоялась в 1994 году в Даниловском монастыре, я сослужил Патриарху Алексию II. Я не знал старославянского языка, волновался, реагировал по наитию на знаки, мне разрешили читать ектению – «Паки, паки Господу помолимся» на французском языке. Было неожиданно, многие тогда подумали, что это греческий язык.

Затем получил направление в Псково-Печерский монастырь, где еще больше погружался в благоговейную атмосферу православного богослужения, затем направили в Чувашию, где стал служить в церкви Рождества Христова в селе Никулино, а потом влился в состав братии Свято-Троицкого мужского монастыря в Алатыре.

Из беседы с архимандритом Василием
Источник

(36)