И вот я остался один в огромном доме. Когда-то это был полный дом, а тут пустота, и никого. Конечно, в таких условиях я спать не мог, просто сидел, молился и вообще не знал, что думать и как быть. Вдруг какой-то шум, и в этом шуме я вдруг слышу ясно голос, который узнал, и говорит: “У тебя начинается новая жизнь”. И когда телефонный звонок через пять минут, говорят: “Ваша жена скончалась пять минут тому назад”.
Я продолжал свою жизнь пастыря и работника ВВС, как будто ничего не случилось, заставлял себя. Это ведь единственный способ, нельзя было иначе. Но приезжал домой, и тут такая грусть, такая тоска на меня находила, непросто рассказать-то. И вот как-то мой взгляд упал на шкапчик, который у нас стоял. Этот шкапчик у нас специально был для гостей, когда кто-нибудь приходил, и там было несколько разных бутылок. Я подошел, взял что-то, не помню, что, выпил рюмочку – и мне стало легче.
И я подумал: “Ну вот хоть это, если ничего другое…” И так вот одна рюмочка, другая, третья – и пошло по вечерам. И начал я в это втягиваться, чтобы успокоиться, чтобы не мучиться, чтобы не думать слишком много. Прошло несколько неделю. Вдруг телефонный звонок. Звонит Милица, сербка, помощница моей покойной жены, как заместительница регента хора, а теперь просто регент хора после её кончины, и говорит мне: “Я не решалась Вам позвонить, но оба наших батюшки сказали, что я обязана Вам позвонить, вот я Вам и звоню”. А я говорю: “Что такое, Милица, в чем дело?” – “А вот Ваша супруга была у меня”. Я говорю: “Что?” – “Да”, – говорит, – “Явилась мне. И знаете, как? Идет с корзинкой, и в корзинке что-то лежит, и там какие-то салфетки. И вынимает из-под салфетки бутылку и говорит: “Смотри, какая у меня хорошая ракия (а ракия – это сербская такая настойка сливная, очень крепкая), попробуй”. А я думаю, как это так, чтобы матушка пришла ко мне, принесла мне ракию, да ещё говорит, что крепкая, и чтоб я попробовала. Но мне стало стыдно, и я взяла и попробовала. И она такая была горькая, ну просто что-то ужасное совсем.
И мне стало стыдно даже сказать, что это горькое, и я говорю: “Да, крепкая, крепкая, очень крепкая”. Она так переложила всё это и говорит: “Вот видишь, теперь мне приходится заботиться об этом. Поняла?” Я думаю, что такое? И она пошла. Дошла до входа. Выйдя, вдруг оборачивается, прежде чем совсем ушла, и говорит мне: “Позвони моему мужу”, – и исчезла.
Не знаю, было ли это во сне, в полусне или как, я не знаю, но вот так”. Конечно, когда я это услыхал – как рукой сняло у меня это. Вот и говорите после этого, что нет загробной жизни и нет взаимопомощи оттуда.
(66)